100 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИВАНА ТИМОФЕЕВИЧА БОБЫЛЁВА
Нет в Перми человека, увлечённого театром, который не знал бы имени Ивана Тимофеевича Бобылёва. Сегодня исполняется ровно 100 лет со дня рождения народного артиста СССР, лауреата Государственной премии РСФСР имени К. С. Станиславского, режиссёра, педагога и многолетнего художественного руководителя нашего театра.
Иван Тимофеевич Бобылёв. Источник: портал http://permnew.ru
37 лет, которые Иван Тимофеевич возглавлял театр, принято называть «эпохой Бобылёва». И действительно, масштаб личности этого человека сложно преувеличить. Его нет с нами уже более 10 лет, но с безграничным уважением его вспоминают коллеги.
Народный артист России Владимир Феликсович Гинзбург:
«Я работал во Владивостоке в краевом драматическом театре имени Горького, там был замечательный режиссёр Натан Израилевич Басин. И я очень удачно и хорошо работал, всё было нормально. По семейным обстоятельствам я вернулся в Пермь, где я вырос, учился в студии, работал в театре. Почти одновременно со мной, в театр пришёл новый художественный руководитель – Иван Тимофеевич Бобылёв. Я его не знал. Когда я приехал, я пошёл в кабинет с ним поздороваться, познакомиться. Он был небольшого роста, худенький, в крупных роговых очках, курносый… По сравнению с Басиным, я бы сказал, невзрачный человек. Мы с ним разговорились, он сказал: «Хорошо, что вы приехали, Володя, мне хочется, чтобы здесь хорошая труппа была».
Театр переживал тогда очень сложные времена: упадок, зрители не посещают театр. Бывали такие спектакли, когда на сцене актёров было больше, чем зрителей в зрительном зале... Я ему стал говорить, что во Владивостоке театр работал очень успешно, были крупные спектакли, очереди стояли в кассе. Я ему начал рассказывать, советовать, какую политику в театре проводить. Он меня выслушал – молодой ещё был. Но, конечно, он сам понимал, что надо делать. И он начал со спектакля «Царь Фёдор Иоаннович».
Я там был занят в маленькой роли, как сейчас помню, был такой Федюк Старков, разбойник. Его к царю притаскивали, он клялся, что не будет больше так себя вести, его выкидывали – и вот вся моя роль. Я был счастлив, потому что весь вечер был у меня свободен! Но если серьёзно, спектакль был, конечно, замечательный. И публика сразу почувствовала, что здесь происходит что-то интересное. Там играли Пётр Вельяминов, Лидия Мосолова, Вячеслав Расцветаев... Это был очень сильный спектакль, и пермская публика это почувствовала.
Следующий был спектакль – «Варшавская мелодия». На премьере была четверть зала, на следующий день – половина, на следующий – битком набит зал! И потом много-много лет игрался спектакль. Был спектакль «Дурочка» по Лопе де Вега, где я уже играл главную роль, с Галиной Добровольской мы играли. Спектакль шёл на ура, публика ломилась. И так, постепенно, Бобылёв двинул театр. Он стал очень посещаемым. Заговорили: интересный режиссёр, интересный театр. Потом уже когда я отдыхал на юге, в Ялте, люди узнавали, что я работаю в Перми, и говорили: «Так вы у Бобылёва!» – это было что-то такое знаковое...
Мне было очень интересно просто смотреть на процесс его репетиций. Потом много-много лет на всех репетициях Бобылёва я сидел в зрительном зале, а если по какой-то причине меня не было, он оборачивался и спрашивал, где Гинзбург. Это мне во многом помогло, потому что я потом тоже сам занимался режиссурой, ставил. До Бобылёва я работал с очень приличными режиссёрами, хорошими, интересными, но что-то в его методологии было, чего я не знал и пытался понять. Во-первых, он был очень талантливый человек. У него была очень хорошая школа, он окончил Щукинское училище, на его курсе были Ульянов, Сафонов, Катин-Ярцев… замечательный был курс! Вообще в Вахтанговском театре были прекрасные актёры. Это был один из самых сильных театров в Москве и в СССР. И сам по себе Бобылёв был тоже очень талантливым, хотя родился и вырос чуть ли не в деревеньке под Москвой.
В училище он был во время войны – его на фронт не взяли, потому что он был молоденький. Он мне рассказывал, как он сопровождал поезда с продуктами, боеприпасами. И ничего вроде не предвещало того, что он будет выдающимся режиссёром. Я обожал, когда он показывал... Если бы он не занялся режиссурой, он был бы выдающимся актёром. Когда мы репетировали и что-то не получалось, он не объяснял, а показывал. Я его всегда уговаривал: «Иван Тимофеевич, напишите книгу! Что там внутри с вами происходит, откуда что берётся?» У меня есть ещё один приятель, с которым мы вместе учились, замечательный актёр Владимир Владимирович Дроздов, заслуженный артист. Он всегда говорит, что у Бобылёва какая-то машинка в голове, которая что-то открывает такое, до чего мы не могли додуматься.
Иван Тимофеевич Бобылёв. Источник: сайт https://www.gorkilib.ru
Когда они окончили Щукинское училище, они поехали целой группой в закрытый город Челябинск-40, там был театр. Бобылёв рассказывал: приехал, посмотрел, что там за спектакли, – и за голову хватался, всё это было так фальшиво! А что в таких случаях надо делать? – Делать самому. И он начал ставить – и что-то «пошло», это почувствовали и актёры, и публика. Потом он перешёл в Воронежский театр драмы имени Кольцова, где руководил Фирс Ефимович Шишигин, тот его взял режиссёром. А потом после этого в Иваново стал художественным руководителем, но там директор сам хотел «командовать парадом». И тут ему предложили Пермь, он приехал и попал в тот момент, когда театр переживал тяжелейшие времена. Великая актриса Лидия Владимировна Мосолова играла девочек, хотя ей было за 50. Бобылёв признавался, что он на это всё посмотрел и захотел быстренько сесть в поезд и уехать. А ему в обкоме партии говорят: «Иван Тимофеевич, у вас карт-бланш, делайте что хотите, как вы считаете нужным». И он ту же Мосолову взял из этих девочек, дал ей старуху, по её природе. Он раскрыл в ней то, что в ней было и что она должна была играть. И она пошла! «Васса Железнова», «Деревья умирают стоя» и так далее – блистательно! Стала народной артисткой СССР, лауреатом государственной премии.
Его профессия непростая – быть художественным руководителем театра, где 50 человек актёров и каждый считает, что вообще-то Гамлета он бы хорошо сыграл, а не кто-то другой! Поэтому там всё очень непросто. Но он понимал актёра, уважал – он сам актёр. Он считал, что актёр должен работать. Если актёр не работает, он начинает звереть, в нём рождаются задумки о том, что хорошо бы кого-то сожрать… Товстоногов, когда пришёл в БДТ, предупреждал артистов, что он несъедобен, – тоже понимал, что такое эта актёрская братия. Бобылёв был знаком с Товстоноговым, год он проходил в стажёрской группе БДТ у Товстоногова, и тот к нему очень хорошо относился. Даже он мне рассказывал, что в каком-то спектакле Товстоногов ему дал сцену какую-то сделать. Очень много впитал хорошего от Георгия Александровича. Это чувствовалось, они даже в чём-то были похожи. Товстоногов говорил, что в театре должно быть единоначалие, и Бобылёв так же считал. В театре точно должен быть один человек, который должен за всё отвечать и всем руководить.
О Бобылёве все знали, что он сильный и талантливый режиссёр. Театр Станиславского в Москве тоже переживал тяжёлые времена, там тоже была труппа, которая «жрала» всех подряд. Там в те времена работал Георгий Бурков, я его потом спрашивал: «Ну объясни ты Христа ради, он же талантливый человек!» А он мне ответил: «Ты понимаешь, Москва – особый город. Там просто поставить хороший спектакль – это ещё ничего. Нужен скандал, нужно событие, которое перевернуло и потрясло, чтоб все заговорили». Видать, этого в Бобылёве не было. А так как у него остались очень хорошие впечатления о Перми, он вернулся. И очень хорошо стал работать, интересно.
Мне очень повезло, он ко мне неплохо относился, я у него сыграл и Сирано, и Старбака, и Кречинского… Благодаря ему моя творческая биография состоялась. А потом его пригласили в Чехословакию ставить спектакль, а тут как раз какой-то юбилей Октябрьской революции или что-то такое, и он просто разрывался: нужно был и поехать в Чехословакию поставить спектакль, и к юбилею революции здесь тоже поставить. Он меня вызвал, говорит, мол, есть хорошая пьеса Рахманова «Беспокойная старость», поставь её. А я раньше только какую-то сказочку ставил – и то очень давно. Он успокаивал: «Всё будет нормально, я приеду и помогу, возьмите хороших актёров». И как-то слава богу, ничего получилось.
Он сам был очень хороший человек. Не позволял себе каких-то вольностей, неуважения к человеку. Он был непростой, характер был, но вот я делю людей на хороших и плохих, и он – хороший. Я тогда ставил много, и Саша Володин тоже. Распределяли роли: у каждого свой список. Бобылёв спрашивает: а где Сидоркин? – нет его. – А почему? – Ему у меня нечего играть. – Как это нечего? Он актёр, он обязан играть, все обязаны играть роли: не Гамлета – так Полония, ни Полония – так Розенкранца, не Розенкранца – так Гильденстерна! И он брал к себе, и работал! У него не было такого, чтобы прямое попадание и актёр гениально сыграет. Актёр мог к этой роли «ни ухом, ни рылом», а Бобылёв с ним поработает – и играл! Была у Бобылёва какая-то особенная тайна, которую я пытался разгадать – и не смог. Он в актёре что-то будил.
А ещё он был рыбак. У нас была в театре целая бригада актёров, которая очень любила природу. Мы в свободный день заказывали автобус, скидывались на бензин и ехали куда-нибудь на Сылву: палатка, рыбалка, костёр. И мы там никогда не говорили о театре, эта тема была под запретом. Бобылёв говорил, что это нужно, чтобы «мозги проветрить», это ему всегда помогало».
Заслуженная артистка России Елена Сергеевна Старостина:
«Я пришла в 82-м году в ТЮЗ. Тогда ещё была такая форма – распределение: ты обязан проработать в этом учреждении не менее чем три года. Когда я сюда приезжала, Михаил Юрьевич Скоморохов только начинал в этом городе и никто ещё не знал про него, какой он замечательный. Мне говорили: «Ладно, поезжай в ТЮЗ, ты будешь хотя бы рядом с Бобылёвым, будешь работать там, где есть настоящий театр. А если тебе повезёт, у тебя будет возможность ему показаться». Я попросила у Михаила Юрьевича разрешения, а он, как это ни удивительно, отпустил меня, за что я ему очень благодарна.
Когда меня привезли к Михаилу Юрьевичу, мне обещали главные роли. Пришла я к Ивану Тимофеевичу – он говорит: «Артисткой ты, может быть, будешь через лет 5, а может, и не будешь. А сейчас ты вообще никакая не артистка, но мы решили тебя взять, попробовать». А мне это не подходит! Бобылёв спросил, сколько мне нужно подумать. На моё «пару дней» ответил: сумасшедшая! Конечно же, на следующее утро я проснулась и поняла, что мне нужно идти не в ТЮЗ, а в драматический театр к режиссёру Бобылёву, даже если мне там ничего не предлагают.
И действительно, начало совершенно не было фееричным. Он был очень строгий педагог и режиссёр. Я ещё и застала сложный период перехода театра из здания, в котором сейчас ТЮЗ, в нынешнее здание театра. Я приехала в год перехода и встретила ещё не умудрённого опытом мэтра, а в крепкой силе человека, с большим опытом психологического театра. Фактически школу я проходила, работая в нашем театре.
Здание театра, построенного при Иване Тимофеевиче Бобылёве. Фото из архива ТТ.
В 2022 году было 40 лет, как я работаю в этом театре. И практически 20 из них мы проработали с Иваном Тимофеевичем: от момента, когда он обращался ко мне по имени персонажа, потому что не помнил, как меня зовут, до прекрасных отношений, в том числе в конце его жизни. Действительно это была огромная жизнь, прожитая рядом с большим мастером, и без сомнения этот мастер калибровал меня и как актрису, и как человека очень во многих вещах. Даже сейчас я замечаю, что многие вещи делаю так же, как Иван Тимофеевич.
Мне нравилось, как он относился к людям, даже как он с ними здоровался, как он вообще воспитывал этот театр. Говорили: у вас фантастический театр, у вас нет интриг. К нам приезжали и актёры, и режиссёры, и говорили, что так, как у нас, не бывает. В театре Бобылёва ты находишься рядом с такой величиной, до которой тебе всё время надо расти, ты никогда ни в какой роли ты не достигаешь такого успеха, где можешь сказать: «Ну всё, вот теперь наконец-то получилось». Нет, самое большое, что он мог сказать: «Ну, уже лучше». Он ещё любил говорить: «Туда», то есть надо дальше, дальше, и предела нет. Это невероятная вещь для молодого актёра, а для взрослого – тем более, потому что взрослому кажется, что уже никуда не надо…
У него был какой-то талант удивительный: он был главной фигурой в театре, и поэтому интриги были невозможны! Труппе внутри себя нечего было делить. У нас была какая-то ранжированность, как в любом театре: были звёзды, народные артисты; было среднее поколение и молодое. Театр раньше был так устроен. Труппа должна была работать вся, не было такого, что у артиста нет работы в сезоне. Работа может тебе не нравиться, но какая-то у тебя работа есть всегда: ты всегда в процессе, в отношении с людьми.
Он очень любил праздники, начиная с его дня рождения. В ночь с 13 на 14 января мы отмечали Старый новый год. Это старая театральная традиция: ёлки заканчивались 12 января, всегда одинаково, в один день. И ночью мы сначала отмечали Старый новый год, а потом выносили торт и отмечали день рождения Ивана Тимофеевича.
Он был очень смешливый. У него были комедии, и когда он приходил, всё несмешное становилось смешным. Он это умел как режиссёр, находил какие-то решения и ходы. Он не очень любил ставить комедии, но при этом позволял нам всякие безобразия юмористические. Он к этому прекрасно относился, считал, что юмор – это то, что нас держит на плаву. Иван Тимофеевич приветствовал капустники, хохотал как ребёнок. Капустник – это когда у тебя внутри коллектива есть возможность высказать свою боль в очень милой, приятной и смешной форме. Это очень объединяло. «Тимбилдинг» – это только слово новое, а тема-то старая…
Мне кажется, его любимым автором был Островский. Год назад был юбилей Островского, мы: записывали сцены из разных его пьес и составили такую «библиотечку», чтобы можно было послушать разные сцены и познакомиться с автором. И оказалось, что нужно нам было записать десять отрывков, а девять из этих пьес шли у нас в театре, причём семь или восемь – при мне, и ещё есть люди, которые могут собраться и эти сцены сыграть. Получается, что одним из самых востребованных авторов в театре тогда был Островский. При мне Иван Тимофеевич не ставил Шекспира. Он ставил Горького и Чехова, но любимым автором у него был Островский.
Он был главной фигурой, и это было очень правильно: строится иерархия, все всё понимают. Он за это несёт ответственность. Это был человек, который умел держать коллектив без каких-то истерик или явных наказаний. Я не помню, чтобы у нас были какие-то штрафные санкции, штрафы за пьянство, незнание текста или опоздание. Мы не могли опаздывать на репетицию, хотя никто не ругал, не выговаривал. Иван Тимофеевич просто паузу такую сделает, скажет: «Заходите…», и стыдно было невероятно! Два раза тебе стыдно будет – и не захочется опаздывать больше никогда. И сам он никогда не опаздывал: если ты чего-то требуешь от людей, то сам должен соответствовать.
Может быть, я делаю скидку на то, что он был взрослый человек, народный артист, лауреат всяческих премий, а мы так, малышня, но он вызывал невероятное уважение. Даже сложные замечания он старался делать индивидуально, потому что артист – это сложный механизм: громко крикнешь, сильно клюнешь – он закроется, как раковина, и ничего из него не достанешь потом. Нет, он иногда гневался, но когда человек редко гневается – это каждый раз очень страшно. Он очень уважал людей. Он мог обидеть тем, что не дать роль, и это для артиста самая ужасная обида, но чтобы лично кого-то оскорбить, с кем-то не поздороваться – никогда.
100-летний юбилей со дня рождения Ивана Тимофеевича отмечает не только театр, но и институт культуры, у истоков которого он стоял. У нас сначала не было в институте культуры актёрского факультета. И тогда во главе комиссии, которая решала, разрешить или запретить актёрский курс, стоял Табаков. Он спросил, кто там в Перми на актёрском курсе преподавать будет, зачем это надо... Ему называли Ивана Тимофеевича в том числе. И он разрешил. Только благодаря этому имени появился актёрский факультет в Перми. Откуда-то в эпоху, когда не было интернета и театр мало ездил на гастроли, по всей стране знали, что это замечательный режиссёр».
В 2017 году на здании Театра-Театра появилась мемориальная доска памяти Ивана Тимофеевича Бобылёва.
Театр провёл конкурс среди скульпторов, и победил в нём Алексей Татаринов – выпускник Уральского филиала Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Его работы представлены в Салехарде, а также в городах и сёлах Пермского края. Мемориальная доска была установлена 8 сентября 2017 года. На время переоблицовки фасада здания доску снимали, но в декабре 2024 года, в преддверии столетия со дня рождения Ивана Тимофеевича Бобылёва, она вернулась на своё место.
Скульптор Алексей Татаринов и его работа. Фото предоставлено отделом развития Театра-Театра.
О своём творении рассказывает скульптор Алексей Татаринов:
«Я участвовал в конкурсе, сделал визуальный образ доски, и когда мы в первый раз встретились с Владимиром Львовичем Гурфинкелем, он сразу сказал, что мы должны создать небольшой театр, а человека, который доску увидит, сразу погружать в происходящее на сцене. Моей задачей было создать не просто доску из камня с портретом – я должен был показать образ создателя театра, потому что при Иване Тимофеевиче Бобылёве строилось здание театра, он выступал как организатор процесса созидания, сотворения. Чтобы передать эту мысль, мы решили идти от образа сцены, потому что сцена – это сердце театра. Для этого используется так называемый подмакетник.
Перед тем как создать декорации и их постановку скомпоновать на сцене, используется подмакетник – небольшое сооружение, похожее на коробку. И через образ подмакетника мы отразили процесс созидания, процесс становления театра, его сцены при Иване Тимофеевиче Бобылёве. Тот, кто хоть раз видел подмакетник, кто немножечко понимает, о чём речь, сразу считывает этот код. Не сказать чтобы это было понятно каждому, но стоит чуть-чуть задуматься – и замысел раскрывается. Также по замыслу Владимира Львовича мы установили туда звук и свет, то есть во время спектакля должен транслироваться его звук и портрет Ивана Тимофеевича должен освещаться, что похоже на освещение сцены.
Наш арт-объект состоит из простых натуральных материалов, которые мы встречаем каждый день: нержавеющая сталь, стекло и медь. Три разных материала и фактуры настолько прочно вошли в нашу жизнь, они везде. Эти материалы присутствуют и в театре: они встречают человека, который в театр приходит. Стеклянные двери, афиши за стеклом – всё из нашей жизни, всё отсюда. Медь часто используется в осветительных приборах, в декорациях, как и нержавеющая сталь; на сцене и, конечно, в знаменитых театральных фонарях.
Процесс был очень трудоёмким. Я первый раз работал с Владимиром Львовичем, с театром. Иногда трудно было понять друг друга, потому что у театральных людей свой язык, своя манера общения. Кажется, что всё не нравится и не так, но оказывается, что мы движемся в нужном направлении. В процессе создания любого монументального сооружения возникает много вариантов, здесь было не меньше десяти. Это нормальный процесс, чтобы представить будущее произведение искусства. Точно так же ребёнок, вырастая в человека, проходит через много вариантов своего развития, внешнего вида и внутреннего настроения.
Когда была реконструкция фасада театра, доску снимали, она лежала на складе и ждала возвращения. Её сохранили работники театра и бережно установили: обратились ко мне спросили, задавали вопросы, обсуждали, как лучше сделать. Это неравнодушие, заинтересованность в общем результате очень важна».
Возвращение мемориальной доски памяти Ивана Тимофеевича Бобылёва – лишь одно из событий в календаре мероприятий, приуроченных к юбилейной дате. В мастерской скульптора Алексея Залазаева вовсю идёт работа над монументальным портретом Ивана Тимофеевича Бобылёва. Уже создана гипсовая версия будущей скульптуры – образ создавался по фотографиям режиссёра. Следующим этапом станет создание формы для отливки памятника, с помощью которой монументальный портрет будет отлит из бронзы. Театр также привлёк к работе над проектом специалистов из Ижевска и Екатеринбурга, чтобы ко дню рождения театра скульптура уже обрела свой дом в театре, который Иван Тимофеевич Бобылёв возглавлял 37 лет. Монументальный портрет Ивана Тимофеевича станет первым шагом к созданию целой портретной галереи личностей, сыгравших важную роль в жизни нашего театра.