Над романом «Преступление и наказание» я начал работать, будучи ещё магистрантом. Мы около года готовили первый эскиз, и его показ прошёл на «Сцене-Молот» в ноябре 2018 года. За это время в спектакле и во мне самом произошло множество изменений, например, иным стало распределение на главные роли, но я не переставал ощущать, что занимаюсь каким-то крайне важным материалом. Я для себя понимал, что «школьный» Достоевский не сработает: нельзя играть в «того» Раскольникова, которого уже не существует – именно потому, что его уже не существует! – и нужно ставить о сегодняшнем дне. Я хотел ответить себе на вопрос: как бы вёл себя Раскольников сегодня? Не на уровне какой-то частной ситуации, а в глобальном, философском смысле. Каким бы он был, например, зная историю XX века? Достоевский брал конкретный криминальный случай и возводил его до каких-то библейских масштабов – мы придерживаемся этого же принципа, но идём своей дорогой. 

Я неслучайно называю свой спектакль «Раскольников». Я так сбиваю систему координат «школьного» романа. В первую очередь речь о Раскольникове: что это такое? Кто он сегодня? Нет сейчас никакого Преступления и Наказания – сейчас Заповеди не работают. А Раскольников есть, он существует в русской культуре – и не только в русской, на самом деле, – уже в качестве некого архетипа, видоизменяющегося с течением времени. Мне интересно, почему тогда, почти два века назад, у Раскольникова возникло желание бунта, во что этот бунт трансформировался сейчас и бунт ли это вообще? Актуальна ли эта история? Кажется, что актуальность возникает сама по себе, когда я занимаюсь изучением человека на территории искусства. 

В романе Достоевского Родион Романович пытается проверить самого себя, он идёт убивать старуху-процентщицу, чтобы ответить себе на тот самый хрестоматийный вопрос: «тварь я дрожащая или право имею». Наш Раскольников проверяет на прочность не себя, а мир. У него ответ есть изначально: никакая он не тварь, он бог или что-то около того. На территории Достоевского вообще невозможно не поднимать тему бога. Это важный культурный вектор, потому что до какого-то момента бог являлся нравственной опорой для человека, он выстраивал систему координат этого мира. А потом человек решил, что всё выстраивает он сам. Тогда началось время отрицания бога. Люди обрубили вертикаль бога и поставили вместо неё вертикаль конкретного человека, заменив непостижимую сущность реальным человеком. Вспоминаем XX век. А сейчас и этого уже нет. Нет вообще никаких ориентиров. Почему раскольниковы совершают зло? Они позиционируют себя спасителями? Их миссия – всё разрушить, обнулить и устроить второй Большой взрыв, чтобы Вселенная началась заново? А дальше? Что предложить вместо разрушенного мира, где всё «плохо»? Что для них «хорошо»? – ничего. … 

В моём спектакле есть Раскольников, но есть и персонажи, которых я называю Двойниками. Это довольно озлобленные, страшные и неуправляемые люди. Они существуют как будто в каких-то подвалах, нечистотах, и, если они из этих подвалов наружу выползут – всё утонет в их грязи, начнётся хаос и анархия. И у них есть лидер, который аккумулирует энергию глобального уничтожения. Но у них нет любви. Мне кажется, что для таких людей нет ничего страшнее, чем постичь любовь. Но для меня правда в том, что если в тебе нет любви – ты становишься Раскольниковым. И это страшно. 

О СОНЕ 

Как и в романе Фёдора Михайловича, Раскольникову противопоставлена внешне хрупкая, но внутренне невероятно сильная Соня Мармеладова. Её он не может разрушить, потому что у неё есть своя вера. Что бы ни случилось, она будет за эту веру держаться, потому что это её единственная спасительная «ветка». Если у несчастной девушки это забрать, её жизнь, его существование, вообще не имеет никого смысла. И это самая сложная битва и для Сонечки, и для нашего антигероя, ведь у раскольниковых – огромный запас энергии и амбиций, но нет того, за что можно держаться. Соня же всеми силами держится за любовь к человеку. Но способно ли её хрупкое сердце, её любовь остановить того, кто сам провозгласил себя Новым Пророком и носителем «неудобной» истины? Способна ли она изменить того, кто «говорит» стихами насилия и жестокости? Удастся ли Соне Мармеладовой остановить Родиона Раскольникова и открыть для него чувство под названием любовь? 

Если коротко, то, что я делаю, – это драма. Это исследование. Это спектакль. Да, он содержит перформативные элементы. Театр в принципе как вид искусства синтетичен: он, например, работает с камерой, но это не кино само по себе – это мы используем кино как средство выразительности. Я для спектакля набираю команду перформеров, но в конечном итоге этот перформативный ход вернётся на территорию театра. Поэтому «Раскольников» – это, конечно же, драматический спектакль большой формы, который исследует определённую тему.