ЛАРИСА БАРЫКИНА
музыковед, театральный критик, постоянный автор «Российской газеты», журналов «Итоги», «Музыкальная жизнь», арт-директор фестиваля «На грани»
Лариса Барыкина (источник фото https://zvzda.ru/)
«Хочу начать с фразы, которой вы закончили спектакль: «Слава героям, слава». Вам – слава, потому что спеть и сыграть то, что вы сделали, стоило большого труда. Я осознаю, где я нахожусь, я понимаю, с каким бэкграундом передо мной артисты – низкий вам поклон. Материал, который вам предложила композитор Ольга Шайдуллина, конечно, безумно сложный и то, что я слышала вчера и сегодня меня, честно сказать, по-хорошему потрясло».
«Я понимаю, что вы выпустили совершенно выдающийся спектакль, экспериментальный по духу, очень трагичный по своей сути. Но приготовьтесь к тому, что он не будет популярным, как «Винил», это совершенно точно. И, наверное, он на это не претендует».
«Ваш спектакль, мне кажется, один из кирпичиков в создании нового жанра тотального музыкального театра. Жанра, в котором все есть: есть место contemporary dance, есть место серьезной современной музыке, мультимедиа, совершенно универсальным актерам. Их не так много, но, когда они появляются, мы вздрагиваем от счастья. Альберт, вам спасибо. Я была под огромным впечатлением от вашей работы и думаю, что вы как артист представляете собой ту суть, к которой необходимо стремиться. Этот тончайший переход существования – от слов к вокалу, к полувокалу, шепоту, крику, когда все строится единой линией и при этом не выпадает из актерского существования ни на секунду»
«Спектакль живой, и он должен меняться. В целом он потрясает своей многослойностью, многозначностью, полифоничностью; он все время развивается в нескольких направлениях, в нескольких пластах, и это очень современно. Мы сидим перед компьютером, в котором открыто несколько окон, смотрим телевизор, в котором бегущая строка, т.е. мы привыкли воспринимать современное искусство многоканально. Это абсолютно нормально, это абсолютно современно. Уже внутри у себя ты включаешь тумблер, на чем тебе концентрироваться в данный момент. Когда второй раз смотришь, вообще здорово. Спектакль требует очень серьезно «вчувствования», всматривания, вчитывания не один раз, но загвоздка в том, что после него нет того чувства, о котором обычно спрашивают «вы получили удовольствие?». Я получила не удовольствие, я получила загрузку по полной и желание осмыслять. В принципе я очень люблю такой театр, потому что он такой, на мой взгляд. Это не времяпровождение, это не выгул костюмов, это не сходить вдвоем провести время. Это все-таки место, которое должно менять людей, и спектакли, которые этому способствуют. Настоящие спектакли».
«Это не удовольствие, это большое, большое впечатление».
«Креонт для меня стал центральной фигурой, о нем хочется думать больше всего. Он неожиданно вызывает интерес, сочувствие и желание его понять. И эта страшная тряска в конце – она дополнительный штрих, показывающий, насколько тяжело дается человеку власть».
«Литературный текст, начинающийся гекзаметром и переходящий в разную лексику и современность, блистателен. Это отдельное удовольствие».
«Что касается музыкальной партитуры Ольги, это совершенно удивительная современная музыка, определение к которой очень сложно найти. В какие-то моменты она становится ситуативно характеризующей, она рисует атмосферу безысходности и ужаса, в котором пребывают буквально все персонажи».
«Эва была очень остра, как стекло. Мне это очень понравилось, потому что этот персонаж из колючек, к нему нельзя прикоснуться. Но что-то там в ней глубоко нежное, и оно должно остаться в последней сцене со стражником. Кристина другая совершенно, у нее есть какое-то другое ощущение сцены».
«По существу, здесь нет прекрасной Антигоны, которую очень жалко. Она не такая. И Креонт не однозначный тиран, правитель, сатрап, которого мы ненавидим. Тут абсолютно все имеют некий объем, это свойство нашей современной жизни».
«Если бы было два акта, нужно было бы написать красивый лирический дуэт. Мы бы их, конечно, больше пожалели в конце. А тут – и жаль, и в то же время никого не жаль, потому что каждый по-своему урод. В этом смысле это абсолютное отражение нашего сегодняшнего времени, тяжелого, пронизанного не просто амбивалентностью, а постоянной невозможностью выбрать, кто прав, кто виноват, как сделать, как жить и т.д.»
«У нас война не кончилась. Мы все живем в состоянии конфликта – с идеями, с родителями, с детьми, коллегами, с сообществом в фейсбуке. Это и есть то ощущение ужаса, в котором мы пребываем. Мира нет, сочувствовать в сущности некому, братья были стервецами, куда ни глянь, всюду тлен. Хочется, конечно, какого-то маленького просвета по законам классической драматургии, но Ольга Шайдуллина и Женя Беркович нам его на дают. «Вы будете иметь то, что вы имеете», – говорят они нам».
ТАТЬЯНА ТИХОНОВЕЦ
театральный критик, доцент Института искусства и культуры, заслуженный работник культуры РФ
Татьяна Тихоновец (источник фото https://zvzda.ru/)
«На мой взгляд, сегодняшний спектакль – это очень серьезное высказывание. Я очень хорошо знаю все версии, начиная от Софокла и заканчивая всеми пьесами 20 века. Здесь какая-то новая «Антигона».
«Из всех текстов, которые были написаны в 20 веке, единственное, что взято не как цитата, а как очень важная мысль – Креонт не знает, кто лежит перед ним, потому что трупов было много. Хоронят не конкретного человека – некий символ. Хоронят того, кто не привел в Фивы врагов, а лишают похоронного обряда предателя. На самом деле ничего не понятно, и это самое страшное, что есть в сегодняшнем тексте – он об этом говорит. Это очень мощный, страшный монолог Креонта. Это создание мифа и отрицание живого человека. И вот это, как мне показалось, именно то, против чего восстает Антигона: она не хочет мифа, она просто хочет похоронить брата».
«У меня ощущение, что обе исполнительницы Антигоны должны вырастить внутри себя каким-то образом вот этот протест против «огероивания» кого-то и уничтожения живого или мертвого человека во имя мифа».
«Антигона – это тоже миф, миф о девушке, которая выбрала для себя эту роль – быть героиней… И я поняла, что она не хочет делить с Исменой вот эту свою правду, потому что это ее правда».
«Что касается народа. Речь идет о довольно мерзком народе. С одной стороны, люди страдают, с другой стороны – занимаясь одним общим делом, они все в конфликте: первая массовая сцена выстроена таким образом, что каждый дерется с кем-то, каждый что-то тянет к себе, что-то у кого-то отбирает. Это не та прекрасная народная масса, которая выступала в наших фильмах 30-х годов, когда все с песнями делали одно прекрасное общее дело, и страна хорошела. Нет. И это очень точно сделано. Ощущение конфликтности порождает чувство, что сейчас все взорвется, только спичку поднеси. Есть несколько моментов, когда народ прямо бросается, и ты понимаешь, что Креонт должен как в клетку с тиграми заходить, пресекать, быть жестким, жестоким и т.д.»
«И конечно мне очень нравится этот ироничный и с большим вопросом финал, потому что в финале большой, серьезный вопрос. Мне очень не нравится, что мне жаль Креонта, а мне его жаль. Мне его жаль как человека, я его ненавижу как властителя. И я шла и внутри как-то поеживалась. Это очень правильно, когда критики поеживаются… Это заставило задуматься, почему я его жалею? Не хочу я его жалеть. И это тоже для меня вопрос, серьезный вопрос. И мне кажется то, что спектакль такие вопросы рождает, заставляет задумываться, заставляет спорить. Я очень вам благодарна за этот спектакль. Это действительно настоящее, умное, глубокое и не побоюсь этого слова полифоническое высказывание».
