«ВЫБЕРИ СЕБЕ РАБОТУ ПО ДУШЕ, И ТЕБЕ НЕ ПРИДЕТСЯ РАБОТАТЬ НИ ОДНОГО ДНЯ В СВОЕЙ ЖИЗНИ»

– Моя музыкальная история начинается с моего деда. Он воевал на Второй мировой войне, попал в плен и из плена привёз домой гармонь, которая очень впечатлила моего отца. С тех пор у моего отца появилась мечта – он хотел научиться играть на этой гармошке. По случайности её оставили под дождём, она испортилась: там меха были сделаны из плотной бумаги, они промокли. Но мечта осталась. Отец купил гармонь и в какой-то степени её освоил, на любительском уровне. В какой-то момент он хотел передать своё желание, свою мечту моему старшему брату, но не вышло. Так получилось, что эта гармошка, которую он купил для себя и моего брата, досталась мне – и я попал на эти рельсы, рельсы музыки. Я с этой гармошкой выступал на конкурсах, пел песни, играл и попал в специальную школу-интернат для одарённых детей в Ижевске. Там уже я стал профессионально заниматься музыкой. После этого было училище, была консерватория – два образования: первое хоровое, второе симфоническое, параллельно с этим – работа в разных театрах… Конечно, подробностей очень много, но если очень быстро, то такова моя музыкальная судьба.

– Если говорить о прямо владении, то это можно как-то разграничить. Например, фортепиано – основной инструмент для дирижёра, и я им достаточно хорошо владею. У меня есть лауреатство, я в консерватории участвовал в международном конкурсе по этой специальности. Следующее – это, наверное, гитара, бас-гитара, гармонь, аккордеон, баян… Я насчитывал около 22 инструментов, на которых я умею играть. И главный инструмент, про который я забыл сказать, – это голос. Главный, потому что любой инструмент ориентируется на то, как звучит голос, и в общем-то это одна из самых сложных и загадочных профессий – вокалист. То есть умение владеть голосом, этим инструментом, которого ты не видишь, не можешь показать, где твои клавиши, куда нажимать. Я с детства ещё и вокалист, поэтому, наверное, голос и фортепиано – это два главных инструмента в моей жизни. 

– По большому счёту разницы между этими двумя коллективами быть не должно, но на деле получается так, что она есть. Оркестр – это более глобальная фактура, хор – в большей степени однородная музыкальная функция. Отсюда вытекает дирижёрская техника: ты либо дирижируешь однородной фактурой, либо должен собрать разные компоненты в одно целое. Наверное, в этом смысле мне больше нравится дирижировать оркестром, потому что задач больше и они сложнее, у меня это вызывает некий «спортивный интерес». Хотя музыку я люблю писать и для хора: есть сочинения, которые мне очень дороги, и, может быть, в какой-то степени они даже сильнее, чем некоторые симфонические сочинения, потому что в них есть эта природа пения, вокала, голоса.

– Я долго внутренне стремился к этой профессии. Я изучал партитуры, я сидел с записями, слушал, постоянно для себя что-то открывал. Я изучал оркестровку и, ещё с трудом владея теми инструментами, которые я называл, уже пытался что-то писать для оркестра. Сейчас вспоминаю, – конечно, это была проба пера, я вижу в этом много каких-то недочётов, но мне кажется, что какой-то в этом был посыл миру, что я хочу этим заниматься. И Вселенная откликнулась – меня позвали работать в Новоуральский театр. Я благодарен этому случаю, потому что судьба меня вот так вот без образования, без какой-то именно дирижёрской практики забросила в эту среду, и это заставило меня просто семимильными шагами осваивать мою профессию. И сейчас я могу сказать, что я знаю свою профессию благодаря Новоуральскому театру. 

– Говорят, что существует опера, из которой появилась оперетта (лёгкий жанр оперы), и потом уже из неё появился мюзикл. На самом деле всё не так просто. Цепочка не всегда такая последовательная, как говорят. Для меня мюзикл – больше опера, чем оперетта. Как будто мюзикл всё-таки берёт свои истоки именно из оперы, потому что мне кажется, что в мюзикле гораздо больше драматургии, – музыкальной и симфонической, – чем в оперетте. Она облегчённая, а в мюзикле есть настоящие серьёзные музыкальные вещи. Здесь перекликаются современный музыкальный язык и язык симфонический. Мне нравится, когда какие-то песни попадают точно в сердце зрителя, мне нравится эта гармония слова, ритмов и звука, когда они между собой создают какое-то совершенство и из них, как из зерна, прорастает целое музыкальное дерево. 

– Мне нравится этот город. Здесь есть какая-то своя атмосфера, этот город очень творческий. Мне нравится, что этот город очень спортивный, я сам очень люблю спорт. 

– Впечатление от лаборатории очень приятное. Мы с Александром Гореликовым – тем либреттистом, с которым мы участвовали в ней, – продолжаем сейчас писать мюзикл, который мы начали на лаборатории. Я думаю, это будет бомба! 

– Поступило предложение поучаствовать в постановке спектакля «Катерина Измайлова» в качестве дирижёра-постановщика. Я, конечно же, согласился, где-то с ноября 2021 года начался постановочный процесс, и я уже «сессиями» приезжал сюда, мы делали эту музыку с оркестром, с солистами. Всё в общем-то успешно сложилось, и я пришёл в этот театр. 

– Здесь, на мой взгляд, очень сильная творческая атмосфера. Мне хочется соответствовать этому уровню, расти, достигать новых высот, вместе со всеми развиваться и идти к идеалу. 

– Дмитрий здесь не совсем в «своей стезе» работал. Он больше экспериментальный композитор, а здесь он писал очень много тональной музыки, которая, кажется, для него чужда: он уже давно оторвался от тональности, а здесь как бы возвращается к ней. Причём он это делает очень конкретно, потому что приходит к единственной тональности: в спектакле звучит только соль-минор. Это, я бы сказал, дерзкий по музыкальному воплощению и по музыкальной драматургии план. То есть с точки зрения музыки композитор говорит: ничего не происходит и ничего не меняется в этом мире. И он повторяет эту формулу из номера в номер: соль-минор, соль-минор, соль-минор… Для меня эта тональность и мотивы, которые использует Дмитрий, немножко отсылают даже не к Шостаковичу, а к музыке Баха, потому что там появляется некий символизм, который каждый для себя определяет сам, какие-то отсылки: шествие на Голгофу, страдание… У Баха есть в музыке символ креста – такая витиеватая мелодия, которая переплетается с восходящими гаммообразными движениями. В контексте нашего спектакля сложно говорить о религии, но может быть, и Катерина Измайлова тоже несёт какой-то крест. На самом деле в этой простоте очень много силы и мысли. 

– Первое появление оркестра, когда открывается занавес и на подиуме, как бы над всей происходящей на сцене ситуацией, появляется оркестр. Это одна из самых сильных и музыкально ярких сцен. 

– У дирижёров тоже есть своя техника, постановка. Об этом часто не задумываешься, когда стоишь на ровной поверхности: ноги устойчивые, прямые, корпус прямо, плечи назад – и ничего, казалось бы, тебя не смущает. Но тут этот подиум начинает качаться, центр тяжести начинает меняться, и это немножко добавляет сложности в дирижёрские задачи. Со стороны этого не видно, это какие-то мои внутренние ощущения, мышечные, технические, дирижёрские. И ещё, наверное, когда оркестр не в яме, а сверху, и солисты звучат под оркестром, – звук непривычный, и он создаёт определённую атмосферу. 

– Ребята просто огромные молодцы, они сделали какой-то невероятный, мне кажется, для их уровня подъём. Мне кажется, они пока не представляют, насколько это было непросто. Мы многих вещей добились, сделали такие тонкости в музыке, которые они до этого не делали, а сейчас уже умеют. 

– Когда ты ставишь сам, это твои воплощения и желания, твоя воля. Это чистое удовольствие, когда ты выходишь и воплощаешь свои желания в реальность. А принимать спектакль в каком-то смысле легче, потому что он уже готов и тебе не нужно с нуля что-то собирать. Он уже состоялся, и тебе нужно только грамотно прочувствовать все движения, эмоции, музыкальные и технические составляющие, действия на сцене, досконально всё это изучить, принять для себя и попытаться вложить что-то своё. 

– Конечно. 

– Бетховен. 

– Дирижёр. 

– С палочкой. 

– Piano. 

– За каким инструментом или группой инструментов нужно следить пристальнее всего? 

– За медными духовыми. 

– «Сонная Лощина». 

– А можно и то, и другое? Я по-разному отвечаю, не разграничиваю. Для меня «работа» не несёт никакой негативной коннотации, для меня моя работа – это моё хобби, вторая жизнь. Есть одно известное изречение, которое стопроцентно откликается во мне: «Выбери себе работу по душе, и тебе не придётся работать ни одного дня в своей жизни».