8 мая завершилась премьерная серия показов музыкального спектакля по концертным пьесам Эдисона Денисова «Жизнь в красном цвете». После последнего из пяти отыгранных спектаклей команда не спешила расходиться, ведь на него были приглашены особые гости – театральные и музыкальные критики. После спектакля состоялось открытое обсуждение с участием зрителей: некоторые из них специально пришли в театр поздним вечером, чтобы послушать экспертов. Относительно экспериментальной постановки мнение очевидно не могло быть единым. Тем не менее, разговор о «Жизни в красном цвете» получился не только глубоким и содержательным, но и удивительно гармоничным. 

Обсуждение спектакля «Жизнь в красном цвете» проходило прямо в зрительном зале и одновременно на сцене, ведь оригинальная рассадка по задумке авторов спектакля интегрирует зрительские места в сценографию спектакля. В таком уникальном пространстве разные «точки зрения» на «Жизнь в красном цвете» не сталкивались, а напротив, дополняли друг друга. 

«Я знаю, что Пермь давно «дружит» с Денисовым, и опера «Пена дней», которая в 1989 году была здесь представлена, стала российской премьерой. Продолжением этой линии стала «Жизнь в красном цвете», очень интересный экспериментальный спектакль. Что касается музыкального исполнения, я считаю, что это настоящий успех, причём очень высокого уровня. Без всяких скидок могу сказать: даже в Петербурге такое, к сожалению, пока представить сложно. 

Вокально-инструментальные циклы Денисова были созданы в разное время, но имеют схожую музыкальную логику и «срифмовались» вплоть до номеров. Например, первая композиция «Голубой тетради» рассказывает о человеке, которого как бы и не было (Д. Хармс, «Голубая тетрадь №10», или «Рыжий человек»). А последняя композиция «Жизни в красном цвете» – о прощании и исчезновении (Б. Виан, «Последний вальс»). Вроде бы похожая идея аннигиляции, ухода, но как по-разному она работает и выражается! 

В «Голубой тетради» можно заметить, что Денисов работает почти как барочный художник, когда каждый смысловой изгиб отражается в музыке. Это не просто музыка, это практически возрождение старой риторической традиции, очень тесная спайка текста и музыки. 

Для меня бо́льшую ценность получила вторая часть спектакля, пьеса «Жизнь в красном цвете». Она для меня сработала сильнее, ярче, она чётче проартикулирована. Статика выверенной позы певицы очень хорошо шла в ритме музыки. Замечательная работа Натальи Буклаги, чем-то напоминает оперу «Любовь издалека». Очень простые действия, но они гораздо сильнее работают, чем если бы человек по сцене метался. Внешне минималистические позы и простые действия работают на раскрытие сюжета. Читаешь иногда текст с экрана, задумываешься о том, что происходит вокруг, и понимаешь, что искусство всегда попадает в вечные проблемы человечества, которые никуда не уйдут. 

Мне хотелось бы подчеркнуть одну важную мысль: это искусство трудное, но оно трудное в хорошем значении этого слова: человек совершает труд и получает за это награду. Здесь нужно самому проходить через все ступени, и когда ты их проходишь, по-честному, сам, ты получаешь вознаграждение. Желаю долгой жизни этому спектаклю, и пусть его увидят не только в Перми, но и в других городах, а может, и странах». 

«Есть такие спектакли, где очень трудно понять, из какого воздуха они сотканы, что тут работает. Это, конечно, не драматический театр, но это театр. Я не люблю пафоса, но это Театр с большой буквы, в котором всё работает. Здесь всё для меня соединилось в одном каком-то апокалиптическом видении мира. Заработали все смыслы, все метафоры. И странная перекличка – казалось бы, где Виан, а где ОБЭРИУты, «две вещи несовместные». Но каким-то образом они совместились – через музыку и поэзию, которая была стержнем и в первой, и во второй части. 

На мой взгляд, в первой части тексты идеально соединены. Для меня Хармс и Введенский были горизонталью и вертикалью, потому что Хармс всё время иронизирует, осаживает, «приземляет» тебя, и все тексты на это работают. А Введенский ввысь куда-то уносит. И музыка была вертикалью, а текст – горизонталью в самом хорошем смысле этого слова. Потому что очень точно Александр Гончарук работал, на мой взгляд – идеально. Ничего не раскрашивалось, ничего не игралось. Всё произносилось так, что ты понимаешь, что перед тобой сидит поэт, автор. Он не играл ни поэта, ни автора, но он и артистом не был в этот момент – это было какое-то абсолютное присвоение материала. 

Когда закончилась первая часть и начался текст Виана, я вдруг подумала, что «голубое» для меня – это то, что происходит на Земле, а «красное» – то, что окутывает эту землю. Спектакль сделан по законам поэтического театра, тут царит метафора, а её не объяснишь. Можно только понимать, чувствовать в музыке или в слове – тут для меня музыка и слова абсолютно соединились. Для меня это не спектакль, который не делится на две части, а спектакль, который объединён руками дирижёра. Я подумала: какое же чудо, когда ты видишь, как он дирижирует. И ты понимаешь, что он дирижирует как будто всем действием. 

Для меня дирижёр здесь – абсолютно действующее лицо спектакля, которое понимает всё, что происходит и будет происходить». 

«Прежде всего, рад здесь оказаться сегодня и просто счастлив услышать эту музыку. Мне кажется, что сложность этих вокальных циклов Денисова продиктовала такую смягчённую, «ушедшую в тень» режиссуру. Как музыкальный критик, я получил огромное удовольствие от слушания музыки, голосов Надежды Павловой и Натальи Буклаги, это невероятные профессионалы. Потому что это действительно сложнейшие вокальные тексты. Когда в первой части в номере «Мне жалко, что я не зверь» на экране появляется нотная строка, особым удовольствием оказывается наблюдать, как Надежда точно её пропевает, точно интонирует. Спасибо огромное всем за этот проект». 

режиссёр спектакля, куратор «Сцены-Молот»: 

«Обучаясь и работая в драматическом театре, ты привыкаешь к нарративу в каком бы то ни было виде. К нарративу, который ты каким-то образом осмысливаешь, в котором ты как-то располагаешься и который ты каким-то образом являешь. И нам приходилось от нарратива избавляться. Кому-то может показаться, что в первой части не хватает титров, в сравнении со второй, но мы поняли, что этот текст тут же превращается для зрителя в информацию, которая закрывает собой музыку, абстрактный ряд и воображение. Для меня было очень непросто признать, что само соотношение фигур мужчины и женщины в первой части – это уже огромный нарратив. Даже без решения образов Хармса и Введенского, просто сам факт того, что они мужчина и женщина, разделены на территории, будто бы сходятся, но мало что поменялось… А самой главной здесь является фигура дирижёра, которая соединяет два пола, два мира. 

И ещё один важный момент: мы лишили Надежду Павлову и Александра Гончарука, которым это, кстати, было очень сложно поначалу, коммуникации со зрителем – коммуникация существует только у Натальи Буклаги. Может быть, это незаметно, но это не мелочи, а глобальные вещи. Это была безумно трудная работа – специально не усложнить эту историю, чтобы она не превратилась в итоге в концептуальный вакуум. 

Я выступаю не только в качестве режиссёра, но и в качестве куратора «Сцены-Молот», и концепция этой площадки – развитие зрителя, когда он приходит не смотреть шоу, а совершать работу. Просмотр спектакля – это труд и уникальный опыт, который ты не можешь повторить, только обрести заново. Это важно, потому что с разных мест ты смотришь разные спектакли: в центральном секторе это общая картина, а из другого сектора – крупный план. Это порождает совершенно другие предлагаемые обстоятельства. В коммуникации со зрителем у нас нет «нарратива смотрения», мы не диктуем, как «правильно» смотреть спектакль». 

художественный руководитель Театра-Театра: 

«Здесь текст является персонажем. В первой части и певица, и чтец не отрываются от текста, передают его. Просто у чтеца текст вербальный, а у певицы – музыкальный, очень сложный музыкальный текст. Это диалог текстов, и когда исполнители сходятся в центре, нам их тексты открывают. Для чтеца это строчка текста, для певицы – ноты, и мы видим мелкие буквы, но слов не прочитываем, нам и не надо их прочитывать. Дело в том, что сочетания этих текстов напрямую не существует, они слишком абстрактны и соединяются в другом измерении. Это диалог двух разных уровней, и между ними стоит дирижёр, который их соединяет. Валерий Игнатьевич как будто управляет кукольным театром. И совсем другая история – вторая часть, она другого устройства, она обращена к публике, и там мы нуждаемся в том, чтобы нам всё показали. 

Здесь тексты играют очень важную роль, и это угадано. Попасть в этот диалог, в каком-то смысле конфликт, – разрозненный, направленный в разные стороны и соединяющийся только в руках дирижёра, – это, наверное, не так просто. Вторая часть воспринимается гораздо легче». 

«Поскольку я был инициатором проекта, я отчётливо понимал, какой это эксперимент для театра, вызов для постановщиков. Этому проекту очень повезло, потому что собралась молодая дерзкая компания людей, которые мыслят нестандартно, не шаблонно, полны креатива. Было очень много идей, всё пробовалось и часть отметалась. Для меня это был эксперимент, потому что это два вокально-инструментальных цикла, которые абсолютно различны по внешнему ряду, но когда я их осмыслил, отрефлексировал свои ощущения от этой музыки, то понял, что в смысловом аспекте они абсолютно про одно и то же, что и дало возможность соединить их. 

Для меня это действительно спектакль, абсолютно спектакль. Отчасти от сложности материала для певиц мы пошли по пути урезания, ограничения действия, но в итоге оказалось, что это и есть тот путь, который был подлинным и правильным по отношению к этой материи. Потому что на первый ряд вышла метафоричность, мышление какими-то образами, а не активным действием. На мой взгляд, это пошло на пользу восприятию музыки и смыслов. Я очень рад, что это удалось сделать, я был вдохновлён и возбуждён работой с молодыми коллегами. 

У меня было ощущение, что мы работали как абсолютно равные партнёры, и это было особенно дорого для меня. Я благодарен Театру-Театру, который дал мне возможность осуществить этот проект. У меня с самого начала было и сейчас никуда не исчезло ощущение, что части публики это может не понравиться. Но я не вижу в этом никакой проблемы. Этот спектакль требует активной интеллектуальной и эмоциональной работы, он не из разряда «пришёл, отдохнул, счастливо ушёл домой». Этот спектакль требует работы ума и души. И для меня в этом и достоинство спектакля: он побуждает людей думать, осмысливать и учит этому в том числе».