– Это слишком широкое определение: например, пантомима тоже пластический спектакль. «Лир» нельзя назвать и пластической драмой, потому что текст Шекспира не преобразуется в пластический текст и действие развивается по другим законам. Скорее происходит фиксация эмоциональных состояний, а не действий, что больше характерно для физического театра. 

– В физическом театре актёру или танцовщику даётся телесная задача, которая помещает его в такую ситуацию, где он переживает то же эмоциональное состояние, что и его персонаж. Переживает по-настоящему. Сейчас ведь, в современном театре – постдраматическом или даже пост-постдраматическом, – очень важна искренность. В моей работе главное – это тело. Слова могут обманывать, но тело не врёт. Зритель считывает эмоциональное состояние танцовщиков, и это становится одним из «слоёв» спектакля. 

– У зрителя есть «картинка», есть текст, который он читает. Есть пластика, через которую зритель считывает эмоциональное состояние. Есть то, что мы слышим: и вербальное, и невербальное. Всё это вместе, весь этот политекст даёт тот эффект, который мне нужен. Мы нарушаем линейность сюжета, и это позволяет всё сгустить, сконцентрировать. Современный человек многоканален и многозадачен. Мы быстро воспринимаем информацию из разных источников одновременно и быстро фильтруем её. Поэтому в театре сейчас я вижу две тенденции: либо сократить, сгустить, убрать антракт, чтобы зритель за час воспринял всё; либо наоборот выдернуть человека из бешеного ритма и замедлиться, чтобы время как будто остановилось и человек услышал сам себя. Мы в «Лире» делаем первое. 

– Спектакль невозможен без Лира, а Лиром может быть только Мария Тихонова. С ней мы познакомились ещё в 2012 году, однажды возникло взаимное желание сделать спектакль. Не будь Марии Тихоновой, «Лир» не был бы возможен, потому что это во многом история про неё и для неё. С балетом и актёрами Театра-Театра было проще. «Лир» начинался как эскиз к дипломному спектаклю, я вышла к ребятам с предложением поучаствовать, и те, кто хотел и мог, согласились, хотя это была для них дополнительная нагрузка. Мы проводили тренинги по партнёрингу, по работе с полом, и это было для ребят чем-то новым. Мы репетировали, и в какой-то момент я почувствовала, что мне чего-то не хватает, какой-то родной энергии. В период эскиза дипломного спектакля в «Лире» было только два танцовщика из «Свободного Театра Современного Танца», и я почувствовала необходимость пригласить ещё ребят. 

– Один из принципов моей работы – «вытаскивать» из танцовщиков их индивидуальность, а не загонять в жёсткие рамки, это всегда совместный поиск. Вот именно то, что мы смогли найти с данными конкретными танцовщиками, и будет новым. Например, то, как раскрылись вместе Ульяна Букина и Настя Тиунова, какое у них получилось взаимодействие Гонерильи и Реганы. Я очень рада, что Алиса Санарова до меня поработала в пластической драме Егора Дружинина и Дмитрия Масленникова «Мы». Достаточно часто у артистов бывает блок, когда они оказываются среди танцовщиков. А Алису уже «растанцевали». И у неё есть какое-то потрясающее внутреннее чутьё, которое ей помогает находить и предлагать пластические решения своей Корделии, с которыми я в большинстве случаев соглашаюсь.

– В спектаклях на большой сцене много внимания уделяется созданию «картинки», на которую ты смотришь издалека, как было в «Мы» или «Доме Бернарды Альбы». На «Сцене-Молот» фокус на крупный план. Всё очень близко, видны мелочи, нюансы, детали, взгляды. Мне сейчас интересен человек «под лупой», а не общая картина. Поэтому в том числе я оставляю в спектакле фрагменты импровизации. Спектакль будет меняться, есть «воздух», пространство для высказывания. Хорошо, что до этого был Дима Масленников и его тренинги, у нас похожие подходы, «горизонтальные», где не хореограф диктует, а танцовщик придумывает. Мои ребята в «Свободном Театре Современного Танца» к этому привыкли, для них импровизация и эксперименты – обычное дело, нормальный репетиционный процесс.

Фотограф Мария Коркодинова

– Несмотря на то что в «Лире» нет «ориентации на картинку», как в спектаклях большой сцены, можете назвать какие-то визуальные источники вдохновения, ключевые образы? 

– Если сформулировать лаконично, то это карго-культ, затмения и постапокалипсис. Очередной конец света. Мы бессмысленно соблюдаем ритуалы, не заходя дальше внешней оболочки, повторяем одни и те же действия, но ждём почему-то другого результата. В человеческих отношениях глупо выстраивать одно, а ждать другого. 

– Вопрос «что я могу сделать». Сейчас в обществе часто действует политика невмешательства. Мы многое считаем допустимым, пока это не касается нас лично, например, те же проявления абьюза. Что лично я сделал или не сделал, чтобы избежать повторения уже отработанных сценариев?