ВАЛЕРИЙ ПЛАТОНОВ О СПЕКТАКЛЕ «ЖИЗНЬ В КРАСНОМ ЦВЕТЕ»

– Личность и творчество Эдисона Васильевича Денисова меня интересует очень и очень давно, ещё с момента, когда в Пермской опере была поставлена его опера «Пена дней» (1989 год). Тогда мне посчастливилось много общаться с Денисовым и даже побывать у него дома в Москве, когда мы были там на гастролях и показывали «Пену дней» в Большом театре. Он мне подарил целую стопку партитур, многие из этих произведений я сыграл, а эти две пьесы – «Жизнь в красном» и «Голубая тетрадь» – всё время рассматривал, хотел сыграть. Это довольно сложно, там нестандартный состав: нужны две певицы экстра-класса, по одной на каждую партитуру. И тут я побывал на «Сцене-Молот», на премьере спектакля Марка Букина «Пир во время чумы». Мне показалось интересным поговорить с Марком, рассказать ему об этих партитурах. Театр-Театр уже много лет позиционирует себя как театр практически музыкальный, и мне показалось, что это может быть очень интересный эксперимент, очень интересный опыт соединения академической музыки и возможностей Театра-Театра. Дело в том, что и то, и другое сочинение предназначены исключительно для концертной эстрады. Но «Голубая тетрадь», которая написана на тексты Хармса и стихи Введенского, вся пронизана некой театральностью. И я подумал, что играть это просто в концерте тоже здорово, но если это наполнить подлинной театральностью, то это может быть намного интересней. А поскольку в моём понимании «Голубая тетрадь» и «Жизнь в красном цвете» внешне очень непохожи, а по глубинным смыслам очень близки, это можно построить в единый спектакль. Мы пообсуждали, потом в нашу компанию добавился художник Александр Новиков и художник по свету Пётр Стабровский, и теперь мы уже близимся к финишу и показу этого продукта зрителю. 

– Сценической версии точно не было, по крайней мере, мне неизвестно, чтобы кто-то это делал как спектакль, тем более в таком сочетании. «Жизнь в красном цвете» некоторое количество раз исполнялась и в Москве, и в Европе, и даже в Перми в рамках Дягилевского фестиваля в 2019 году. Но сценическую версию никто до сих пор не делал. Безусловно это эксперимент. Мы не можем совсем отойти от концертного формата и, стало быть, не можем в полном объёме погрузиться в формат театральный, поэтому я бы сказал, что это скорее семистейдж, но я сейчас уже вижу на последних репетициях, что совершенно фантастические ребята делали сценографию, свет. Мы очень скрупулёзно и тонко работаем со звуком. Есть задача «облагородить» максимально, насколько возможно, акустику «Сцены-Молот», и всё это в комплексе даёт абсолютно полноценное представление о театральном спектакле. И здесь для публики будет много интересных впечатлений, но в первую очередь – впечатление от музыки, от искусства пения. У нас замечательные певицы заняты: Надежда Павлова и Наталья Буклага – звёзды, востребованные во многих театрах России на сегодняшний день. И в тоже время то, что вокруг них делается, позволяет говорить, что это абсолютно полноценный спектакль. 

– Мы довольно долго это обсуждали, дискутировали, были идеи в другом порядке их расположить. Но в итоге Марк увидел в пьесе «Жизнь в красном цвете» такое жизнелюбие, такую витальность, что мы решили, что будет правильнее заканчивать спектакль утверждением жизни. Хотя главное, с моей точки зрения, что объединяет эти два сочинения, – это размышление о человеческой жизни и вывод о том, что в принципе всё конечно, и жизнь в том числе. При этом я этот вывод не воспринимаю как пессимистический: он человека, по крайней мере, человека разумного и думающего, заставляет жить, проводить свою жизнь в активности, в стремлении к совершенствованию и к тому, чтобы оставить какой-то след, очень существенный в этой жизни. Поскольку действительно у Виана поэзия полна жизнелюбия и юмора колоссального, то, наверное, всё-таки построение такого порядка представляется наиболее правильным. 

– Мы предполагали, что этот проект выпустим несколько раньше, в марте, но, к сожалению, к графику Надежды Павловой, которая широко востребована не только в России, но и в Европе, было очень сложно подстроиться. Мы с ней провели очень плотный цикл репетиций, и она улетела в Москву петь в Большом театре. Она вернётся буквально первого мая, и у нас будет только один вечер, чтобы всё то, что мы сделали, собрать воедино и второго мая представить нашу работу публике. Даже, признаюсь, были такие мысли: а может быть, раз с Надеждой так не получается по времени, найти другую певицу... Мы просмотрели все варианты, какие только можно, и не смогли найти певицу такого уровня, который необходим для исполнения этой музыки. Эта музыка действительно предъявляет гигантские требования к исполнительницам, и она представляет колоссальную сложность в выучке, в освоении этого материала. В моей творческой жизни уже многократно было такое. Помню, давно, я ещё был совсем молоденьким дирижёром в театре оперы и балета, театр задумал ставить «Войну и мир». Раздали солистам партии, а там, ни много ни мало, 77 персонажей заняты в этой опере. И я помню, как все певцы ходили по коридорам и ворчали, что это вообще ни петь, ни выучить невозможно. Потом, через месяц уже, пошли другие тексты, потом – а ничего музыка, после премьеры – это была любимая музыка, которую они когда-либо пели. То же самое происходило с оперой Денисова «Пена дней», которая на самом деле сверхсложная по технологиям, по стилистике, сверхсложная музыка. И то же самое сейчас происходит. Сначала и Надя с Наташей ворчали, а сейчас я наблюдаю, как они входят во вкус, как им этот начинает нравится, как это захватывает их творчески, понимаете? Это очень сложный процесс, но мы решили, что без Надежды Павловой мы это делать не будем. Точно также с Натальей Буклагой, но Наталья с радостью согласилась сразу, поэтому уже других не искали.

– То, что мы эту музыку представляем в виде театрального проекта, театрального перформанса, я, надеюсь, сделает её восприятие более лёгким, хотя безусловно эта музыка совсем не лёгкая, и в неё надо очень вслушиваться. Замечательно, когда человек общается с этой музыкой не один раз, а хотя бы два, хотя бы три, а ещё лучше – пять или шесть. Потому что с каждым новым прослушиванием человек замечает всё больше и больше совершенно чудесных красот и глубинных смыслов, которые заложены в этой музыке и в этой поэзии. Я верю, что Пермь богата совершенно изумительной публикой, богата людьми, во-первых, открытыми ко всему новому, а во-вторых, способными в этом новом видеть много и смыслов, и удовольствия общения с этим новым. 

– Я убеждённо считаю, что люди, которые в театр ходят осознанно, так или иначе готовятся. Если они идут в оперу, кто-то прочитает либретто, если он ещё не знает этой оперы; кто-то послушает какие-то записи, которые сегодня просто сверхдоступны; кто-то посмотрит спектакли других театров на видео и так далее. Будет очень, с моей точки зрения, полезно перечитать Хармса, Введенского, можно найти  в переводе Бориса Виана. Сегодня можно и записи послушать, они есть на сайте classic-online.ru, совершенно доступны. Поэтому зрители, которые идут в театр не вообще проветриться, а за впечатлениями, за какими-то новыми смыслами, за какими-то идеями, которые так или иначе театр транслирует, – они, конечно, сделают некие усилия, чтобы подготовить себя, свой внутренний мир к восприятию того, что мы им предлагаем. 

– Трудно сказать. Хоть я человек и насмотренный. Первое, что приходит, – опера этого же композитора «Пена дней», наш спектакль, пермский. Я недавно пересмотрел совершенно замечательный спектакль Гамбургской оперы «Пена дней» Денисова, кажется, 2015 года, – замечательный спектакль, но я смотрел и думал: «а пермский был лучше…» Потому что он был пронизан особой поэтикой, каким-то особым ароматом, исходящим от этой музыки, а спектакль Гамбургской оперы чуть-чуть обытовляет всю эту историю. Что ещё вспомнить, что похоже? Скорее всего ни на что не похоже. 

– Всё новое. Нет оркестровой ямы, как в опере. Собственно, она не очень и нужна, потому что здесь небольшой ансамбль: в «Голубой тетради» это фортепиано, скрипка, виолончель, колокола, два фортепиано. В «Жизни в красном цвете» добавляется флейта, кларнет и ударные. Поэтому большого пространства для музыкантов не нужно. Новое совершенно вот что: и дирижёр, и музыканты, и всё происходящее, и зрители, которые буквально сидят вокруг всего этого. Хотя у меня были в чём-то похожие опыты и здесь, в Перми. Скажем, «Орфей» Монтеверди был примерно так же построен, всё происходило на сцене, и публика тоже была на сцене, а зал открывался только во втором акте, когда дело происходило в аду. Потом мы с Исаакяном «Орфея» Монтеверди сделали в Москве в театре Сац, там пространство стало еще теснее. У них есть ротонда в фойе, где стандартно стоит огромная клетка с птичками, а на время этого спектакля эту клетку и птичек уносят в другое место, и там разыгрывается спектакль. На самом деле, театр как явление может происходить где угодно, в любом помещении, хоть на улице. Про уличные театры мы знаем, это древняя история, но в современном мире театр выстраивается где угодно. «Сцена-Молот» – прекрасная площадка. Она немножко акустически для музыки жестковата, но мы пытаемся «облагородить» эту акустику. 

– Да. У меня был такой опыт: мы с балетом и оркестром как-то ездили во Францию показывать «Жизель», и там был крытый стадион на шесть тысяч зрителей. Я говорю: «Боже мой, как же тут играть?» Они: «Всё в порядке». Подключили микрофон к каждому инструменту, к некоторым даже по два (у арфы, у литавр и так далее). Во время репетиции я отошёл послушать – и поразился: полное впечатление, что звучит реальный зал с роскошной акустикой, не слышно, что инструменты подзвучиваются. Андрей сейчас пытается нечто подобное сделать здесь. 

– Да, у Эдисона Денисова в «Голубой тетради» есть колокола оркестровые, трубчатые, на которых играет профессиональный музыкант, и ещё два вида колоколов: металлические и стеклянные. И в сноске написано, что все эти колокола собираются просто из подручных материалов: какие-то ржавые водопроводные трубы, обрезки кусков железа, какие-нибудь стеклянные штучки. И на них играют: на стеклянных – певица, которая поёт этот цикл, а на металлических играет чтец, который произносит тексты Хармса. И в этом глубинный смысл. Это всё происходит в последней части, она называется «Мне жалко, что я не зверь». Это первая строка текста Введенского. Общий смысл такой: мне жалко, что я осмысленное существо, и тем не менее я тоже конечен. Глубинный смысл – и вот эта перекличка колоколов в конце, а в это время оркестр изображает (это тоже, кстати, излюбленная интонация у Денисова) ветер. И, в сущности, всё уходит, растворяется в вечности. И вот это звучание колоколов разных – и интонируемых, и оркестровых, и просто звучание железок, стекляшек – создаёт совершенно невообразимый, именно эмоциональный эффект. 

– Когда я что-то делаю, у меня любимые все, от первой до последней ноты. Конечно, есть какие-то части, которые наполнены особой лирикой (кстати, лирика – это одна из основополагающих сторон музыки Денисова), особенно чувственные, эмоциональные, и они, конечно, вызывают больший отклик, больший трепет душевный. Но при этом любимое всё, от первой до последней ноты. 

– Дело в том, что Денисов написал тексты в тесной увязке с музыкой. Где-то там прописаны паузы. И то, что звучит в музыке, так или иначе увязано с самим текстом. Важно, чтобы тексты произносились в нужное время, с нужными паузами. Когда текст просто происходит, без музыки, он может быть в любом темпоритме, а там, где текст связан непосредственно с музыкой, я дирижирую Александру так же, как я дирижирую в опере: показываю вступление, какие-то агогические вещи, фразировку и так далее. По просьбе Марка я в некоторых местах как бы подыгрываю театральности всего происходящего. 

– Сложная для артистов, для певцов, для музыкантов, которые это играют. Для слухового восприятия она не сложная. Другой вопрос – что в ней ожидают услышать. Предположим, кто-то ожидает услышать красивые мелодии, вроде как у Чайковского, Моцарта, но это другой стиль совсем. Здесь есть очень выразительные мелодии, очень красивые, но они немножко другого склада. И вообще музыка местами очень трепетная. Вот сейчас мы с Натальей репетировали «Последний вальс», седьмую часть в её цикле – каждый раз у меня внутри всё дрожит, настолько чувственная музыка. Но не как у Пуччини, немножко по-другому. Я не могу сказать, что она уж совсем дружелюбная. Но она при этом не сухая и не «вымученная» из головы, она очень эмоциональная. Поэтому самая лучшая рекомендация, как её слушать – это просто отдаться во власть этой музыки, воспринимать её эмоциональную сторону, не пытаясь анализировать по ходу, что из чего состоит, что и как делается. Она направлена к эмоциональной сфере человека. 

– Человек получит совершенно необычные, очень яркие, очень эмоционально богатые и совершенно нетривиальные нестандартные впечатления. Вот это очень важно. И тем, кто сомневается, скажу: если вы не придёте – вы слишком много потеряете. Правда, мы планируем осенью сыграть ещё серию этих спектаклей. И я думаю, что те, кто поленится сейчас прийти, будут наслышаны о том, как это здорово, и уж осенью-то точно придут к нам. 

– Тема искусства и смысла искусства. Познание внутреннего мира человека, его отношения к жизни, к смерти, к окружающим и вообще жизнь души человеческой, жизнь духа. Ибо душа человеческая – это высшая ценность, которая в мире существует, и совершенствование души, её возвышение. С моей точки зрения, смысл жизни человека в этом и заключается, чтобы от рождения до ухода в мир иной душа всё время поднималась, всё время становилась лучше, совершеннее. И искусство, мне кажется, в первую очередь призвано осуществлять именно эту функцию – возвышение души человеческой. Этот спектакль именно об этом. Кому-то покажется, что это два сочинения, которые совершенно разнятся друг с другом, но на самом деле это музыка и спектакль о жизни человеческого духа, только о жизни в разных географических и ментальных условиях. Если «Голубая тетрадь» – это жизнь в России и ментально заполнена именно российским мироощущением, то Борис Виан и «Жизнь в красном цвете» – это ментальность Франции, ментальность французов. Но итог фактически одинаков, он равен везде: что в России, где мы живём, что во Франции. Ментально мы различаемся, но с точки зрения жизни человеческого духа – мы все homo sapiens, все примерно одинаковые.